Медленно улетали первые деньки солнечного сентября. Знойная жара ещё дарила счастье, но какое-то пустое, будто жалостливое, а вместе с этим наводила печаль. Лето ушло, а дальше холода. Солнце уйдет, изредка будет появляться по утрам, лучами пробивая себе путь сквозь плотные густые облака, охраняющие землю, представая некой стеной. Но если человек счастлив, то и в лютый мороз ему легко. Легко бежать по ледяным лужам, наступать на тонкий лёд и проваливаться стопой в воду. Легко стоять на остановке, когда ветер уносит с собой шарф и шапку. А когда счастья нет… Ты бежишь и боишься, что промочишь ноги, что обязательно простудишься. Ты стоишь и буквально умираешь от холода и думаешь: «За что мне всё это? Когда наступит тепло?»
Если ты счастлив, ты даришь счастье окружающим и искренне не понимаешь, почему все вокруг так суровы и скрытны. Если нет — забираешь счастье у других, раня их сердце, воруешь ясность и прекрасное расположение духа; но зато поймешь таких же несчастных, обделённых радостью. Тех безликих фигур с опущенными, будто волочащимися по земле руками. И вы будете идти вместе, нога в ногу, и сетовать на нелёгкую судьбу, жестоких людей и плохую погоду.
Светлана же была счастлива. Она знала, что влюблена и что тоже любима. И всё-таки девушка иногда осознавала, что эйфория испарится. Поэтому старалась жить сегодняшним днём. Зачем волноваться и переживать, если это ничего не изменит? Нужно просто жить. Наступит момент выбора, будет время осмыслить определённые вещи. Зачем терзать душу? Зачем губить себя самостоятельно? Это медленная, постепенная, но всё равно смерть.
Светлана и Никита сидели на лавке возле дома. Безмолвие кружило около них, шумели вверху ветки деревьев, вокруг цвели и дышали корзинки-соцветия бронзовых махровых хризантем и, будто жемчужины, разбросанные по садику розовые маргаритки.
Девушка держала голову на плече юноши и провожала взглядом заходящее солнце. Вдруг, переведя дух, она спросила:
-У тебя было когда-нибудь чувство полного спокойствия? Но не такого тупого и поверхностного. А спокойствия секундного? И осознания, что через время оно сменится тревогой?
Он помолчал и небрежно протянул:
-Наверно. Я предпочитаю не думать, будет тревога-переживу, будет спокойствие-так же.
-А тебе не было обидно за то, что жизнь слишком изменчива? Секунда… и ничего нет. Совершенно…
-Бывало. Не надо смотреть триллеры, особенно про апокалипсис. И особенно перед сном.
-А я и не смотрела. Просто в голову пришло.
-Очисть её от этого, сейчас не время об этом думать. Сейчас наше время. И только наше. Завтра на гражданском праве подумаем, — он дотронулся губами её макушки.
-Вот опять спокойствие сменилось тревогой.
-Ну это ты уже сама начинаешь нервничать. Тебе дай повод, и ты изведёшь себя запросто.
Светлана подняла голову и глянула юноше в лицо. Она вновь попыталась уловить его взгляд, но Никита опять смотрел не туда, куда ей хотелось – в глаза напротив, а куда-то в сторону, на плитку около крыльца. Упрёк читался в его словах, но он не был обидным, а скорее беззлобным и справедливым.
-Скоро мама придёт. Опять уставшая. Сегодня ещё рано закончила.
-Н-да, работка не подарок. Моя-то тоже устает, но у неё хотя бы день нормированный. Сверхурочно не работает.
-Так она может себе позволить.
-Это да, но и вы можете что-то придумать.
-Мама говорит, чтобы мы учились. Только вот кто-то учится, а кто-то блукает[1] где-то.
-А почему она не выйдет замуж снова?
-У неё нет времени на себя, иногда на нас. Когда тут думать о ком-то ещё?
-Было бы желание.
-Не знаю, может быть, – она потерла нос, на который опустился листок, сорвавшийся с ветки яблони. — Не нам её судить, пусть поступает, как считает нужным. Знаешь, лучше спокойствие, чем стресс.
-А почему сразу стресс?
-Ну как же. Чтобы что-то заслужить, надо это заработать. Надо страдать, чтобы в конце получить то желанное, ради чего переступал через себя, менялся. А иногда вот так стараешься, а в конце ничего. Никакого отклика. И всё в пустую, — она поёжилась. — Я думаю, она боится снова ошибиться.
-Ну не всегда. Ты, например, не страдала.
«Это-то и пугает», — подумала она, но решила промолчать.
Никита прижал девушку ближе, чуть только подул осенний ветерок. Волосы Светланы затрепетали и облепили лицо юноше. Они пахли спелыми яблоками и сочной малиной. Девушка одной рукой держала его локоть, другой водила вокруг своей коленки, накручивая на палец тонкую ткань своей светло-персиковой юбки.
За воротами послышались шаги. Девушка поднялась со скамейки и прошла несколько коротких шажков вперёд. Юноша остался на месте и теперь смотрел на стройную фигуру в лёгком одеянии с распущенными, беспорядочно лежащими кудрями. Щеколда треснула.
-Привет, Цветочек! Устала, кошмар, – во дворе появилась маленькая женщина лет сорока с большой сумкой в правой руке. Другой она протирала низкий, располосованный морщинами лоб и убирала с лица русые волосы, выбивающиеся от ветра из высокого хвоста и мешающие смотреть. – Хорошо хоть, что Ксения взяла мою партию заказчиков. А то я бы, как вчера, ночью пришла, — женщина закрыла дверь, перебросила сумку в другую руку, выглянула из-за спины дочери и поприветствовала. — Привет, Никита.
-Добрый вечер, Анна Сергеевна, — он оставался на скамейке.
-Что-что, а вечер и правда добрый. Хоть дома полежу. Пойдёмте внутрь. Сейчас ветер поднимется, может, дождь будет. На работе слышала, что собирался.
-Мам, мы ещё немного посидим и зайдём, — сказала девушка и подсела к Никите.
-Ладно. Если что в холодильнике с утра оставалась запеканка. Поешьте с клубничным джемом. Ну ты знаешь: он на полке рядом с овсяными хлопьями, — женщина водила пальцами в воздухе, объясняя расположение заветного лакомства, и слегка щурила глаза.
Светлана была очень похожа на мать. Чуть вытянутый овал лица, верхняя губа с округлой ложбинкой, густые русые волосы и донельзя похожие глаза цвета пятнистого нефрита. Это в какой-то степени заставляло думать, что у девушки в семье не было никого, кто мог бы повлиять на её внешность, кроме матери. Однако существовал ещё человек. Но о нём не принято было говорить. Если люди уходят сами, значит, не стоит трудиться, чтобы вернуть их назад.
Мысли о нём вызывали печаль и обиду за прошлое. Поэтому домочадцы не терзались сами и не терзали души друг другу по этому поводу. Грязную скатерть снова на стол не кладут.
От него она переняла лишь рост. Светлана была выше своей матери на полголовы.
Анна Сергеевна повернула ручку входной двери и поинтересовалась:
-А Макс дома?
Светлана вздохнула и только протараторила:
-Нет, гуляет.
-Ох, эти гуляния…
Конец фразы затерялся где-то внутри дома и не донёсся до пары. Он растаял в тишине и померк. Девушка снова оперлась на плечо Никиты.
-Может, и правда зайдём? Тучки набегают, — повернувшись к ней, произнёс юноша.
-Нет… Нет, останься, не хочу… Давай посидим?
-Нет уж, болеть не хочется. А кому это надо?
Он вновь поцеловал её затылок. Снова яблоки, малина, но теперь добавилась нотка пряности и остроты.
-Хорошо, только закрою калитку на замок. Макс напишет, выйду, открою.
Девушка поднялась, потянулась к небу, зевнула, сощуря глаза. Никита взял её за спину и поднял над землёй. От неожиданности Светлана вскрикнула и поджала ноги. Он повернул её, а та в полёте оказалась перед глазами юноши, отчего залилась смехом.
-Не пугай так больше! А так зевала хорошо!
Никита улыбнулся, убрал руки с её талии и отступил к входной двери.
-Ладно, я в дом. Достану запеканку и попробую найти джем.
-Приду, чтобы всё было приготовлено, — она с усмешкой пригрозила пальцем и сдвинула брови. -Не забудь! Рядом с овсяными хлопьями.
Скамья опустела. Хлопнула входная дверь, в окне промелькнула голова Никиты и скрылась за стеной. Светлана подошла к калитке и открыла её. Улица была на редкость пустынна. Пыль на дороге осела: давно по ней не проезжали машины. Девушка шагнула к почтовому ящику. Пусто — всё достала мама. Лишь только девушка отвернулась, послышался металлический треск. Кто-то открывал ворота. Светлана оглянулась. У соседской калитки стоял юноша и проворачивал ключи в замочной скважине. Он делал это неряшливо, но с чувством, будто знает, как надо, на автомате. Дверца не поддавалась. Тогда он прижался к ней правым боком, так, что его фигура была видна Светлане. Она не сразу узнала юношу. Высокий молодой человек со светло-русыми волосами, с вытянутым лицом и длинными руками и ногами сражался в неравном поединке с непроходимой задачей. Это был Михаил, бывший одноклассник девушки.
Она вспомнила детские годы. В памяти всплыли их прогулки после школы. Как они мчались по улице на велосипедах и ели черешню под старым дубом. Она вкладывала в их отношения только детскую невинную дружбу. Он же — намного больше. И она знала это.
На выпускном он предложил ей медленный танец. Но она отказала. Отказала, делая вид, что достойна большего, чего-то высокого, более романтичного, чем посиделки за столом, когда в гостях на ужин подавали картофель со скумбрией. Она не читала в этом ничего особенного, того, что может удивить её. Но также не знала, что семья Михаила очень редко позволяла себе это лакомство. Обычно пиршество длилось от силы дня три, после того как мать юноши получала зарплату, а отец пенсию. Торжество означало «широкий» праздничный стол, в частности картофель со скумбрией. На такой пир Михаил всегда звал Светлану и Максима. Будто именно сейчас будет последний раз, когда они смогут её поесть. Светлана сидела, медленно доставала острые косточки и ждала, когда сможет выйти изо стола.
А ей хотелось изысканности, романтичности, букетов роз, свечей… как в фильмах про любовь. А то, что мог ей дать Михаил, с этим не имело ничего общего.
Вина захлестнула девушку лишь когда она вспоминала о нём. Вот и сейчас. Краска бросилась в лицо, а ладони вспотели. Юноша заметил Светлану и грустно улыбнулся. Без слов. Она подняла дрожащую руку вверх и помахала. Ветерок донёс до неё едва слышное, какое-то поникшее «привет».
Наконец последовал щелчок, дверь отворилась. Михаил выглянул из-за своих мокрых от пота волос и отмахнул их правой рукой. Только сейчас Светлана заметила две большие дорожные сумки, оставленные у высокого клёна. Видимо, он приехал надолго.
Бросил ли учёбу? Он учился в другом городе и жил там в общежитии. Случилось ли что-то с ним, с его матерью? Она могла только догадываться. Спрашивать было неудобно.
Михаил оторвал тяжёлые, набитые до отвала сумки от земли и занёс их во двор. Закрывая калитку, он опять глянул на Светлану, уже молча и с непонятной тревогой в глазах. Затем дверь за ним притворилась.
Светлана, после нескольких минут проведённых в тишине, когда она пыталась разглядеть движение за соседским забором, постепенно вернулась в свои мысли, вспомнила, что на кухне её ждет Никита. На столе уже стоит творожная запеканка, политая джемом. Они вместе будут поедать десерт, кусочек за кусочком, смакуя сладкую, чуть кислую от клубничного топпинга, массу, болтать, хихикать и провожать этот день. Такой светлый, такой единственный во всём мире и такой до боли быстрый и стремительный.
«Сейчас наше время. Только наше», — как сказал он.
[1] Блука́ть –гулять, бродить
