Конец осени для всех стал испытанием. Светлана лежала в больнице под надзором врачей, которые порой сулили улучшения, а порой разводили руками и не обещали ничего хорошего. Анне Сергеевне приходилось постоянно убегать с работы к дочери, чтобы следить за её состоянием и поведением врачей. Максим часто сидел с сестрой в палате и пытался достучаться до её сознания, рассказывая разные истории. Мать и брат глядели на худую фигуру, белые, но в скором времени становившиеся влажными и жёлтыми бинты на лице, шее и опухших руках. А девушка лежала или сидела, не двигаясь, держа голову прямо и повернувшись в одну сторону. Она не видела, глаза слиплись и очень слезились, капли стекали вниз и мочили бинты.
Огонь повредил глубоколежащие органы, вероятность потери зрения была высока.
Первое время Светлана не могла и заговорить, нестерпимая боль разливалась по всему лицу.
Анна Сергеевна, сидя около дочери, вытирала свои глаза бумажной салфеткой. Иногда женщину атаковала такая боль от безысходности, что, пока спала дочь, она выходила на задний двор больницы, туда, где не было ни людей, ни машин, а только голая, поросшая ковылем и полынью степь, и рыдала, закрывая мокрое от слёз лицо руками. Её никто не видел, но она всё равно боялась показать всем, что сдалась. Она плакала столько, сколько позволяло ей её сердце, обливавшееся каждый раз острой болью. Потом, поведав пустоте о своём горе, Анна Сергеевна вытирала глаза, поправляла одежду и возвращалась в палату к дочери. Уже спокойная и серьёзная, женщина сидела на стуле около кровати.
А темнота и кромешный мрак поглощали сознание девушки.
«Я умерла или ещё жива?» — думала Светлана.
Тогда она просила заговорить с ней мать. К Максиму она обращалась намного реже.
Она думала о Никите, но тот первое время не решался заходить к ней. Страх ли? Он сам не мог себе в этом признаться. А Светлана ждала его. Ждала и верила, что спаситель освободит её из лап огня.
Тот ужасный роковой день был их последним «свиданием».
Итак, в один день он больше не смог стерпеть напряжение и собственную безынициативность и решился-таки навестить девушку.
«За это время, думаю, ей стало лучше», — убеждал себя юноша, расчёсывая перед зеркалом густые тёмно-каштановые волосы и поглядывая на свои новые чёрные брюки.
«А может, не идти? – промелькнуло в голове, когда он шагнул за порог квартиры. — Нет, раз обещал зайти, то деваться некуда».
Отсидев подозрительно недолгие пары в институте, он медленно направился в магазин цветов. Надо же как-то извиниться за свою внезапную пропажу. Проходя мимо мест их волнующий и нежных встреч, он наполнялся невидимым силами, подмывающими идти быстрее. Те чувства, которое вновь проявлялись в нём, пытались победить страх.
В лавке пахло как всегда чудесно. За прилавком стояла та же девушка, которую мы уже встречали. На этот раз она обрезала длинными ножницами торчащие из стебля маленькие листочки цветов. Никита пробежал по готовым букетам и ценникам глазами и выбрал пышную композицию, в которую входили не только любимые Светланой розы, цвета белоснежного зефира, но и лилии и орхидеи. Отсчитав нужную сумму и выложив купюры веером на столе флориста, он взялся за влажные ножки цветов и вышел на свежий воздух. Пустой кошелёк ещё сильнее его расстроил, но он старался не обращать на это внимания.
«Страшно. Просто страшно. Но я должен. Я обещал».
Он шёл самой дальней дорогой и, когда уже некуда было деваться, всё-таки шагнул к отделению больницы. Перед входом он позвонил Анне Сергеевне. Повсюду маячили сгорбленные фигуры, недовольные болезненные лица. Никита ходил взад-вперёд, озираясь по сторонам и иногда закуривая, и старался найти местечко, где на его глаза не будут попадаться люди, но так и не смог. Все толпились вокруг него, а юноша бросался от них прочь. Он звонил, не переставая, и вот лишь на третий раз женщина смогла ответить.
-Да, Никит, — со вздохом произнесла она.
-Здравствуйте, Анна Сергеевна, я не мешаю? Можно я поднимусь? Хочу Свету увидеть, цветы передать.
-Подожди секунду, — послышался шорох и громкие шаги, потом щелчок открывающейся двери, — не думаю, что это хорошая идея.
-Я недолго.
-Я спрошу у врача и у Светы.
Женщина закрыла ладонью динамик телефона.
-Я лучше тебе перезвоню. Подожди немного.
Никита услышал въедливое шуршание, скривился, в очередной раз минуя машину скорой помощи, подъезжающей ко входу в здание, и отключился.
«Всё это происходит не с тобой. Всё это происходит не с ней. Что ты тут вообще делаешь? Иди к ней домой. Она ждёт тебя там, сидя на скамейке, цела и невредима…»
-Ну-ка посторонись! – кто-то рявкнул на него. – Не сюда цветочки твои носят, а на кладбище.
Какой-то пожилой мужчина со сморщенным лицом и скрывающимися за складками кожи глазами плюнул в сторону и поплёлся восвояси.
Никита посмотрел на букет. Каким-то мерзким он ему вдруг показался, каким-то внезапно осквернённым что ли.
Минут двадцать он слонялся под окнами больницы, стараясь не смотреть на цветы и больше никому не попадаться на пути, пока в кармане не загудел телефон.
-Хорошо, заходи. Я спущусь и скажу, чтобы тебя пропустили.
«Боюсь. Страшно…», — нагнетал обстановку он.
Мобильник отключился и опустился в карман. Ноги сами зашагали внутрь, туда, где блуждали потерянные тени.
Холл стационарного отделения освещался тремя лампами из всех семи, остальные либо трещали, иногда мигая, либо вовсе не работали. Медсёстры, сновавшие туда-сюда по коридорам и палатам, с лицами, выражавшими тотальную усталость и апатию, на автоматизме выполняли свои функции. Засохшие герань, тёщин язык, давно позабывшие, что такое полив, торчали из каменной почвы. Всё это навевало печаль даже на здорового человека, что уж говорить о больном.
Никите уже было всё равно. Лишь бы увидеть Светлану. И отдать этот злосчастный букет.
По лестнице спустилась Анна Сергеевна. Вялая походка, небрежный вид. Она за это время совсем забыла о себе: то работа, то больница. Немного поспать – уже счастье.
-Здравствуйте, — заговорил Никита не своим голосом.
-Здравствуй-здравствуй.
Женщина упала на его плечо. Он не знал, что делать в таких случаях. Его самого сейчас бы кто-нибудь пожалел.
-Как она сейчас? – Никита задал вопрос, следуя алгоритму.
-Да как сказать. Не очень дела, Никит. Она ничего не видит.
Отпрянув от него и кивнув, Анна Сергеевна подошла к стойке, чтобы сказать, что в палату 307 зайдёт молодой человек.
«Ничего не видит…»
Они поднялись на третий этаж больницы и прошли вправо по коридору. Цифры 307 звали к себе из тёмного угла. Рядом стояла кушетка, набитая поролоном и кое-где потрескавшаяся от частого и долгого использования. В соседней палате кто-то, не переставая, стонал, из коридора слева слышались короткие, но звонкие выкрики. Медсестра пробежала мимо, держа в руках металлическую ванночку, в которой позвякивали шприцы, пинцеты, ножницы и прочие медицинские инструменты.
«Главное-не показать испуг», — вертелось в голове юноши.
Анна Сергеевна открыла дверь и вошла первая, за ней последовал Никита, потряхивая букетом, чтобы унять тремор. Палата была намного светлее из-за большого, почти во всю стену, окна и практически всех работающих ламп. Кушеток было всего шесть, занятых — четыре. В левом углу отвернувшись от всех спала женщина в розовом халате. На соседней кушетке расплылся мужчина. Он держал в руках газету и крепко спал. С другой стороны, тоже в углу, лежала дряхленькая бабушка и стеклянным взглядом сверлила потолок. У двери находилась кровать Светланы. Аккуратно покоились простыни на неподвижном теле, будто оно давно не шевелилось. Юноша поднял взор выше. В его сторону была повернуть голова, наполовину прикрытая белыми бинтами. Зрелище не для неподготовленных. Никита чуть ли не издал изнывающий вопль, но вовремя сдержался.
-Никита, — прохрипела девушка.
Юноша хотел было бросить в ноги ей этот злосчастный букет, убежать из палаты, умыться ледяной водой и больше никогда не вспоминать этот день. Но вместо этого он немного попятился, но пересилил себя и подошёл к кровати.
-Я тут, — всё, что он смог выдавить из себя.
-Садись, Никит, — теребя воротник, сказала Анна Сергеевна.
Юноша опустился рядом с девушкой и положил на тумбочку букет.
-Розы…, — на лице Светланы показалась небольшая улыбка — её максимум, после этого боль начинала мутить сознание. – Спасибо….
Его мимические мышцы дрогнулись. Он сидел молча, как будто онемел. Тишину нарушила Анна Сергеевна.
-За кожу сказали не переживать. Останутся, конечно, шрамы. А вот зрение, — она глубоко вздохнула, — зрение можно восстановить, но потом, через время.
Эти слова взбодрили Никиту, он резко оживился и положил свою руку на локоть Светланы.
«Значит, всё не так страшно. Но почему она говорила совсем недавно обратное? Значит, я сам себе выдумал. От страха».
-Я тебя люблю, всё будет хорошо, — сказал юноша и коснулся губами запястья девушки.
-Люблю, — как эхом отозвалось в ответ.
Никита рассказывал ей об институте, о волейболе, о самой жизни за стенами больницы. Светлана на всё услышанное либо кивала, либо реагировала короткими фразами. Так прошло порядка получаса. За это время девушка будто бы снова ожила. Она представляла себя участницей в историях юноши. Лёгкие её наполнялись ароматом цветов. Она представляла, что это идеальный букет, сочетавший все оттенки, которые только могли существовать на всём белом свете.
Наконец Анна Сергеевна поднялась с пустой кровати.
-Ладно, Никите пора идти, он скоро опять придёт.
Юноша снова поцеловал руку Светланы и прошептал:
-Люблю, жди меня.
-Люблю… пока…, — девушка улыбнулась кончиками губ.
Анна Сергеевна и Никита вышли в коридор и закрыли дверь, а Светлана повернула голову к цветам и вдохнула полной грудью сладкий запах.
«Зачем мне глаза, если я ничего не вижу? — промелькнула мысль. – Плакать больно, смеяться больно, жить больно… и умереть тоже больно».
За дверью палаты послышались шаги. Анна Сергеевна подошла к белому окну и заговорила:
-Всё не так радужно, как ты подумал, Никита. При ней я многого не могу сказать. Ты, как её защитник, как её опора, должен знать всё. Она может ослепнуть надолго, есть риск, что навсегда. Я мало в этом разбираюсь, но поражены глубоко находящиеся органы. Операции дорогие. Ты знаешь, я работаю в семье одна, — она опять вздохнула, — я звонила Виктору, её отцу. Но он…. Он был как всегда пьяный. Он не поверил и отправил меня разыгрывать других. Я понимала, что от него большой помощи не будет, но я всё-таки попыталась. Но с этим только ещё больше разочаровалась. Я не говорю это, чтобы попросить денег. Не бросай её, пожалуйста. Она постоянно звала тебя. Она не улыбалась до сегодняшнего дня и почти не говорила, — её глаза наполнились слезами. – Не бросай, умоляю.
Женщина закрыла лицо руками и оперлась локтями о подоконник. Никита встал рядом и приобнял за плечи Анну Сергеевну. Он сейчас не думал ни о чём, пустота приглушила все чувства. Юноша мутным взглядом через стекло смотрел на качающиеся головки астр цвета спелой ежевики.
«И что теперь делать? Что…теперь…делать…? — размышлял он. – И как нам всем жить?»
Из соседней палаты опять закричали.
«Если бы я перестал видеть, я бы просто кричал до смерти»
За спиной послышался топот. Анна Сергеевна и Никита одновременно повернулись. Около двери с номером 307 стоял Максим с двумя пакетами в руках.
-Привет, — он хмуро поприветствовал Никиту, на что тот лишь кивнул.
Женщина открыла дверь палаты и пропустила юношу внутрь.
-Может, вы выйдете поговорите, я посижу, — проговорила она. — Отдохни, сынок.
Максим ступил через порог по направлению к молодому человеку.
-Пойдём перекурим, — предложил Максим.
Конец ноября оказался полной противоположностью октябрю. Грозы и ливни были несменными товарищами вихрям и холодном граду.
Около входа в больницу всё ещё кипела жизнь. Больные сидели на лавках вдоль траншей в своих пижамах и наброшенных поверх них куртках; доктора и фельдшеры громко бубнили, переговаривались друг с другом. Из окон падали окурки в клумбы из бархатцев и декоративной капусты.
«Опять эти фигуры, — пришло на ум Никите. -Никуда от них не спрячешься».
-Пойдём туда, — Максим указал пальцем на угол здания, — хочется тишины. Надоели они, сил нет.
Юноши прошли мимо кареты скорой помощи. Никита невольно заглянул внутрь. Лучше бы он этого не делал. Любопытство иногда может щёлкнуть по носу. Или оторвать его совсем.
Пожилой мужчина лежал в неестественной позе. Бледный и маленький, он ещё дышал и хрипел. Кровь забилась в горле, он отхаркивал её сгустками. Рубашку будто облили густой вишнёвой краской. Вот-вот и юношу бы вырвало. Максим уже подходил к месту назначения, пока Никита глазел на чудовищную картину.
-Ну, чего встал-то? Красиво? Иди, куда шёл! – гаркнул мужчина в белом халате.
Юноша отвернулся и глубоко задышал. Максим махнул ему рукой, а тот ускорил шаг и за минуту оказался рядом с ним.
-Давно не курил, повода не было, — делая затяжку, начал Максим. – А ты?
-Не хочу.
Никита поднял голову и начал считать кирпичи на стене.
-Ну как хочешь. Давно тут?
-Полчаса где-то.
-Угу, — Максим посмотрел на сигарету. – Как она к тебе?
-Не знаю. Не хочу думать. Она, может, вообще больше ничего не увидит.
-Ты сейчас собираешься истерить? – Максим выбросил менее чем наполовину выкуренную сигарету. — Мне ещё и тебя успокаивать?
Мгновение, и в Никите вспыхнула неопознанная ярость. Он бросился на юношу и прижал его к кирпичной стене.
-Подонок, это всё из-за тебя! Из-за твоей пьянки! Если бы не ты, этого бы ничего не было!!! — заорал он.
-А ну-ка заткнись, — Максим вцепился в руки Никиты, — да, я виноват, я это признал, но ты там тоже был. Мы пили из одного горла, теперь плывём в одной лодке. И если хочешь взять спасательный круг и уплыть от нас туда, где нет шторма, а только штиль, я тебя не держу. А вот Света тебя правда любит. Она ждала тебя всё это время. А ты, урод, сидел, поджав хвост, и отправлял ей смайлики в социальных сетях. А я почти не спал всё это время. То одну успокаивал, то другую. А кто это ещё сделает? Отец, который по пьяни мать оскорбил? Ещё ты тут? И кто теперь, получается, подонок? Тот, который бегает постоянно из дома в больницу, из больницы домой, при этом ещё успевая показываться в институте, ибо могут отчислить? Или тот, который боится за свою шкуру, боится увидеть то, чего не хочет увидеть? Отвечай мне!
Максим оттолкнул Никиту. Тот отступил назад на несколько шагов.
-Сумасшедший пьянчуга, — немного помолчав, ответил Никита. – Не хочу больше говорить с тобой, невменяемый идиот.
Он пошёл прочь от здания, пряча глаза от проходящих мимо людей и медленно перебирая ногами.
-С удовольствием бы тебя образумил. Только не словами, да мараться об тебя не хочу. Смалодушничал, так и скажи. А если нет, то не разыгрывай драму. И без тебя есть дела…
Никита шёл и не слушал юношу, будто погрузился в забытие. Максим же, переведя дух, ещё раз поджег сигарету, проглотил пару клубов горького дыма, сплюнул и потушил её носком ботинка, опять не скурив до конца. Затем посмотрел на голую степь, помолчал, пару раз всхлипнул без слёз и поднялся на третий этаж по грязной и пыльной лестнице.
Когда Максим вошёл в помещение к сестре, на её ногах лежал красивый букет. Девушка касалась лепестков забинтованными пальцами и нежно улыбалась.
«Откупился букетом. Что ж, умно. А ведь она даже не знает, что кроется за этим…», — думал юноша.
Он сел около сестры и посмотрел на лицо Светланы.
«И пусть не узнает. По крайней мере, пока», — решил молодой человек.
