Спокойно и тихо проходил январь. Студенты закрывали сессии, блуждая по длинным коридорам институтов и колледжей, постоянно зевая в локоть; сдавали экзамены заслуженно, а иногда и нет, или получали автоматы. Взрослые с непривычки после долгих выходных дней, проведённых в расслабленной обстановке, когда они поздно засыпали и так же поздно просыпались под мигание новогодней ёлки, трудились без особой охоты, не имея другого выбора.

Михаил начал работать в магазине мебели грузчиком, Максим сдавал экзамены, Светлана общалась с преподавателями по видеосвязи и по возможности проходила проверки своих знаний.

После ленных каникул все постепенно втягивались в привычную трудовую жизнь с её требованиями и обязательствами.

У мастеров-самоучек не было времени, чтобы отвлекаться от своих дел, так что им было на руку то, что теплица, окружённая сугробами, стояла почти готовая. Они так хорошо поработали над ней до этого, что могли, не переживая, ждать конца холодов и наступления оттепели.

Из-за долгих смен Михаил теперь появлялся в доме Светланы только по выходным и то не на весь день, а лишь на вечер.

Так, одним снежным, холодным воскресеньем, они вместе слушали музыку и разряжали сосну. Играла «Perfect day» Duran Duran, неслышно бушевала вьюга, на кухне Анна Сергеевна взбивала миксером тесто для вишневого пирога. Вот-вот весь дом наполнится сладким приятным запахом сочной запечённой ягоды.

«It’s such a perfect day…

Это такой потрясающий день

I’m glad I spent it with you

Я рад, что провёл его с тобой

Such a perfect day

Какой потрясающий день.

You just keep me hanging on…

Я держусь лишь благодаря тебе…

You just keep me hanging on…

Я держусь лишь благодаря тебе…».

Как-то Светлана спросила у соседа, снимая с ветки украшения:

-Всё забывала спросить тебя. А как ты узнал о том, что со мной случилось?

Юноша положил на слой из мягкой мишуры хрупкие стеклянные игрушки, которые подавала ему подруга, и ответил:

-Я совершенно случайно вышел во двор в тот вечер и всё увидел, — начал юноша. — После похорон мамы, честно, я забыл обо всём, что творилось вокруг, не обращал внимание на то, что происходит…, — он поковырял уголки пальцев ногтями. — Мне было так всё равно. Я сейчас вспоминаю то время и понимаю, что меня будто тогда не было в этом мире. Я чувствовал себя нереальным, каким-то бесформенным и неживым. Всё так притупилось, что я не ощущал ни холода, ни голода… Казалось, из каждого угла смотрели тёмные тени и хотели меня стереть. А тогда это было так просто сделать. Да я был и не прочь пойти за ними…

Михаил сделал громкость на магнитофоне тише и продолжил:

-Но в одно серое, такое же чужое, как те тени, наблюдающие за мной из темноты, утро пришёл Макс и всё мне рассказал.

Девушка удивленно повела плечами.

-Макс? Он сказал?

-Да, — он взял у неё блестящую шишку и повертел в руках. — А почему ты так удивляешься?

-Не знаю. О нём я не подумала.

-Зря. Ты вообще о нём мало думаешь. А он многое для тебя делает.

-В детстве он был заботливым, внимательным… потом подростковый возраст…мы не понимали друг друга… А далее перестали так близко общаться, как когда были маленькими.

-Это нормально, я думаю. Просто вы выросли.

-Да, из-за этого пропала вера в сказки, в чудо…, — она потерла о ладонь шар с блестками и показала её Михаилу. – Это была у нас в детстве волшебная пыльца, с помощью которой можно летать. Сейчас же это просто мелкие блёстки, которые трудно убирать с пола. Раньше всё было по-другому. И, я думаю, тогда мы все были более бесхитростными, откровенными. Мне кажется, он разучился поступать по-настоящему, от чистого сердца… Видишь, я даже близким перестала верить.

-Всё, что было, осталось в прошлом. Иногда не надо на него ориентироваться. Можешь ли ты с точностью сказать, что раньше было лучше?.. А насчёт Макса… ты заблуждаешься… Это он попросил, чтобы я ходил сюда. Это он был всегда связным между нами. Он сидит почти всегда с тобой. Он читает тебе по вечерам…

Он чуть было не выпалил ей про теплицу.

-Не знаю. Он просто понимает, что это его участь. И всё. Он несёт вахту, как охранник, который не присматривается к экспонатам в музее.

-Нет. Он мог в любой момент прекратить все эти, как ты думаешь, для него несвойственные нежности. Я вижу, как он старается. Макс хочет, чтобы тебе было хорошо.

-Я не вижу, — упорствовала девушка. — И что мне тогда делать?

-Почувствовать. Просто принимай помощь, не ставь на нём крест. Всё меняется. Даже металл плавится и принимает нужную форму. А ты не веришь.

Светлана отвернулась к окну, представляя, как безмятежно отдыхают деревья и кусты под пушистой снежной шубой.

На самом деле, несмотря на то что она показывала Михаилу, что её совсем не затронул этот вопрос, она крепко задумалась. А может, сейчас всё уже по-другому. И если брат изменился, почему же она остается такой же эгоисткой. Ей приходили уже на ум такие мысли. Но ведь пока их не озвучит кто-то другой, кажется, что их не существует.

И вот Светлана всё-таки решилась на разговор. Конечно, она не смогла пойти на это в тот же день. Она копила в себе слова, подбирала выражения…Возможно, ей удастся переломить свою гордость и взять брата за руку, которую он так бережно и нежно протягивал ей довольно долго.

И вот в один из будних дней беседа состоялась. Для девушки она значила, в первую очередь, принятие. А это очень тяжёлый этап, особенно если долгое время что-то старался отрицать и не замечать. Ну а во вторую – смирение своей важности. И это также непросто, когда привык жить по-другому.

Брат и сестра сидели в зале. Максим уже заканчивал читать очередной параграф. В комнате с каждым стуком навесных часов всё больше сгущались краски. Тускло светила лампа, освещающая лишь сосредоточенное лицо юноши и пособие, которое он держал в руках, в твёрдой синей обложке.

Светлана пыталась подобрать нужные слова, с которых было целесообразнее начать разговор. Но, почувствовав, что не концентрируется на учебном материале, она решила поддаться вольному порыву. Ведь всё равно выйдет не так, как предполагаешь.

Когда юноша прочёл последнее предложение и, обсудив с сестрой некоторые моменты, уже поспешил встать из кресла и вернуться к себе в комнату, та, сама от себя не ожидая, резко окликнула:

-Стой, подожди.

Юноша положил книгу на полку и вновь сел.

-Что?

-Подожди… Не торопи меня… Я хочу кое о чём поговорить…

-Я готов…, — смутился Максим. — Что такое?

Светлана отвернулась от лампы и вздохнула.

-По правде сказать, я давно хотела поговорить, но никак не могла заставить себя это сделать.

-И что тебе мешало?

-Разница. Элементарная разница.

-Между кем и кем или чем и чем? Я не понимаю.

-Между нами, как между братом и сестрой.

-Ну так это нормально.

-В нашем случае нет. И в последнее время виной этому была я, — девушка начала водить рукой по коленке. – Я действительно стала намного злее и язвительнее. Перестала многое замечать. Я не вижу, но и не пытаюсь чувствовать. А если что-то и ощущаю, то резко отрицаю. Например… твоё ко мне отношение, — с трудом произнесла Светлана, — я привыкла, что мы как кошка с собакой. И вдруг ты ведёшь себя совершенно по-другому. Не так, как я привыкла. Я зла на себя за то, что не могу так. Не могу переступить через свою чванливость и ответить добром и заботой. Я не ценила твою помощь, считала её простой услугой. Я слепа и бесчувственна. Да, я и не спорю. Не спорю с тем, что холодно обхожусь с близкими.

Каждое слово, казалось, царапало её самолюбие. От этого хотелось замолчать и бросить чем-нибудь тяжёлым в стену.

Брат молча слушал, нервно потирая руки, будто переживания Светланы передавались ему. А та через тяжесть в груди продолжала:

-И мне самой от себя противно… Противно до ужаса, — она склонилась к ногам и накрыла голову руками.

Максим, не смог вынести этого и сел на кровать рядом с сестрой. Он не знал, как подступиться, отчего в нерешительности и безысходности опёрся на локти.

-И я не верила тебе… точнее… я не принимала твоё поведение как заботу.

Максим положил на спину Светланы руки и уткнулся лбом в её волосы.

-Свет, я знаю, — начал юноша. -Я сам такой. Просто в один момент я понял, что я единственный мужчина, единственная опора… Отец, сама знаешь, какой защитник. От таких как он самим надо защищаться. А мама… ну она же мама. Она и так нам и за себя, и за отца. А то, что ты так себя вела… Сначала я всё делал из жалости. Честно. И самое главное – из жалости внешней. Я не пропускал всё через себя, я просто смотрел со стороны и жалел. И тогда не обращал внимания на твой тон, твоё поведение. Потом эта жалость, признаюсь, перешла в небрежность, а затем даже в ненависть. Мне хотелось скрыться от проблем, которыми, как я раньше думал, ты повязала меня без моего на это соглашения. И ты ещё в этот момент вела себя, будто меня нет. Я был зол, но всё равно сдерживался. Был пример перед глазами. Знаю. Плавали. Не хочу повторять. Страх до сих пор не выветрился, хотя прошло время. А твоё поведение всё больше подмывало сделать что-то плохое. Но потом уже пришло осознание. Я решил ждать момента, когда ты всё сама поймёшь. И этот момент наступил. Главное – ты поняла. И теперь в твоих руках, вести себя, как ты говоришь «бесчувственно и холодно» или что-то менять в своей жизни и в своём отношении к людям.

Девушка слушала его и кивала.

-Знаешь, — вступила она, — а мы ведь так с тобой давно не сидели. Будто никогда так откровенно не говорили.

-Всё равно, какими бы мы не были, мы чувствуем друг друга. Я, например, понимаю, что с тобой происходит, мне и говорить об это не надо. Я сам весь как на ладони. Но нам мешает та пропасть, которая была между нами долгое время. Как-то в детстве всё оборвалось и только сейчас начинает восстанавливаться. Ты говоришь «разница», но мы так похожи, согласись. И непонимание друг друга разностью характеров не назовёшь.

-Да, — тихо согласилась она. -Прости, Макс. Я сейчас вспоминаю всё после того случая и понимаю, что жила в каком-то своём мирке, где была только я и вымышленные фигуры идеальных людей. Я не замечала никого. Ни тебя, ни маму. Я считала это самим собой разумеющимся. Тем, что всегда было, есть и будет.

-Всё нормально. Я и сам не отличался сердобольностью. Но теперь мы стараемся стать лучше. Да?

Девушка поднялась и крепко обняла юношу, а тот спрятал свои чуть влажные глаза, держа её за плечи.

Картинка складывалась. Стыд туманил разум. Вся её учеба держится на брате. Всё, что она знает, исходит из его уст. Всё, что её радует в этой жизни, приносит он.

Максим стал ей опорой, учителем… И самое главное – он смог впустить в её тёмную пещеру луч живительного света, в высохший оазис струю целебной воды. Он принёс светлое чувство душевного спокойствия.

Прогнать чёрных воронов из клетки, где мучаешься сам! Где эти птицы цвета чёрного гагата[1] треплют волосы и царапают когтями руки! Где они вечно кричат и своим карканьем отдаются шумом и эхом в ушах, заглушая все мысли! Где безжалостно тиранят, рвут душу! Где не дают даже вздохнуть! Самому отбиваться бессмысленно, одному всегда тяжело.

У Светланы пропало всякое стеснение, язык развязался. Так легко и просто стало говорить. Она прошла горячий грубый песок, шагнула в прохладную влагу и теперь плыла, поддаваясь течению, следуя за волнами, находясь в блаженстве от упавшего с души камня.

Так светло резко стало вокруг, и дышать теперь легче. Воздух, казалось, насытился жизнью.

-Спасибо тебе… — твердила она. — И прости… Я будто снова начинаю жить. И всё ты… Всё ты…

Светлана будто снова видит. Вокруг всё сделалось таким ярким. Сочные краски сменялись. Картинки раскрашивались и играли бликами. В памяти всплыли лица брата и матери, которые она тщетно пыталась вспомнить и вообразить каждый день. А теперь они стояли перед глазами… такие чёткие…такие родные…

Не будь рядом Максима, она бы не увидела белый снег с его холодными поцелуями, наряженную сосну, увитую мигающими огоньками, не услышала бы музыку. Если бы не он, не пришёл бы Михаил. Не было бы ничего…

Сестра и брат ещё долго сидели, обнявшись, держась друг за друга. Вместе они вспоминали весёлое детство и думали, что будет дальше. Надо теперь им постараться быть чуткими друг к другу, внимательными.

Вдвоём они шли по мосту жизни. В начале пути всё хорошо – бревно к бревну – идти легко и просто. Потом следуют прорехи. То один, то другой срывается в пропасть, но продолжает держаться, хватаясь за толстые верёвки. Слаженности нет, только колкости и завывания о беспомощности. Но дальше, со временем, приходит понимание – помоги или прими помощь. Тогда и пропасть не помеха. Аккуратно, держась друг за друга, теперь они продолжают идти дальше. Соскочит нога – подставь плечо, оборвётся верёвка – протяни руку. И чем дальше шагаешь, тем крепче держишься за родного человека. Идешь и уже не боишься за себя. Боишься за того, кто рядом.

Враждебность стреляет в две мишени: в сердце того, кто её излучает, и того, кому она направлена. Ни тому, ни другому спокойной и гармоничной жизни нет. Никто из них не будет счастлив. Ранишь ближнего своего, очернишь свою душу, сам будешь пребывать во тьме. Во тьме, где падальщики будут клевать плоть и пить кровь. Тело без души – та же падаль, никчёмный сгусток материи. Это уже не человек.

Одухотворённость, стремление жить в мире, быть источником радости для ближнего – вот что спасёт людей от пустого, серого существования.

Вечером вся семья вместе с Михаилом ужинала под включённый телевизор, вещающий новости региона. Стол не ломился деликатесами, но и не был скудным. Светлана ела с большим аппетитом, будто в первый раз за долгое время почувствовала вкус свежеприготовленных голубцов. Глаза её излучали свет, а улыбка заставляла улыбнуться каждого, кто бы только взглянул на неё.

Михаил, смотря на девушку, вспоминал детские годы. Возник момент, когда они сидели у него дома и смеялись с каких-то шуток, поедая только что собранную черешню. Тоже где-то звучал голос ведущего новостей, лишь отдельные реплики долетали до прохладной кухни. И всё было так мимолетно, так далеко, но одновременно близко. И юноша сам не верил происходящему, будто, по правде, попал в прошлое. В ту счастливую, насыщенную жизнь, где не было места унынию и страху, тьме и упадничеству. Только радость и беззаботность, лёгкость и безмятежность. Только ведро с мытыми ягодами, стоящее на маленьком обеденном столе, застланном протёртой клеёнкой, и смех. Только сладость и удовольствие. Только он и Светлана.


[1] Гага́т — разновидность каменного угля (из группы «бурых углей»), осадочная горная порода, легко поддающийся обработке и полировке поделочный камень; известен также под названиями чёрный янтарь, чёрная яшма или гишер

Вам также может понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *